name
Марина Курапцева
13.04.2016
571

АТО. Два года борьбы с «руССким миром»

День, когда мирное имя «Славянск» впервые прозвучало в связи с боевыми действиями, я помню до странности отчетливо. Тот новый, страшный Славянск был от нас, тогда еще мирных жителей на мирной земле, невообразимо далек. Мы не понимали, что такое война, и уж точно не могли себе представить, что нас ждет совсем скоро.

«Живой щит» или первые «беженцы»

Отголоски войны в лице первых беженцев появились в теперешнем Торецке, когда город был уже оккупирован незаконными вооруженными формированиями.

Доказательств у меня нет, поэтому рискну просто сказать правду и нарваться на вопли ваты. Первые беженцы, которых я видела, были женщинами, эвакуированными в тогдашний Дзержинск.

У нескольких я брала интервью, поражаясь тому, сколько в них ненависти против украинской армии. Через несколько дней поражаться я перестала — одна из них просветила меня насчет того, кто они такие. «Живой щит». Бабье, которое за несколько сотен гривен собственными телами прикрывало боевиков.

Сейчас странно слышать о том, что донецкие-луганские «не остановили» войну. Я вспоминаю охрану, приставленную к этим «беженцам», оружие в руках у местных наемников, «штаб «ДНР», обложенный мешками и плитами… И не могу представить, каким образом безоружные люди могли этому противостоять.

«Все за одного»

Вот тут я сделаю отступление. Сейчас модно говорить, что мы в Донбассе «один за всех — и все за одного». Ну, в каком-то смысле, да, — как и в любой области Украины. Мне ни разу не приходилось встречать ругающих свой родной край полтавчанина или львовянина, или ненавидящего родную область и населяющих ее людей киевлянина.

Но неплохо бы понять и другое: сильнее, чем мы, сегодняшние вынужденные «внутренние переселенцы», потерявшие все-все-все, кроме жизни, сепаратистов могут ненавидеть лишь солдатские матери.

Закрывая глаза, сегодня, 13 апреля, каждый из нас, донецких-луганских, видит перед собой свой дом. У кого-то он навсегда остался лишь в воспоминаниях, ибо этого дома благодаря приходу «руССкого мира», уже нет на земле. Многие из нас, после Победы вернувшись в свои города, обнаружат на месте родных стен руины.

Больнее всего звучат слова «если бы». Если бы армия… Если бы мы их… Если бы вот тогда… От них мир подергивается пленкой внезапно набежавших на глаза слез. Потому что тут же понимаешь: никаких «если бы» не может быть. Произошло то, что произошло. И, как бы счастливы ни были мы на новом месте жительства, с какой заботой ни вешали новые занавески на новые окна, — эта рана саднит в душе у каждого из нас.

Это нельзя простить или забыть. «Русская весна», два года назад уверенно шагнувшая на улицы наших городов, не станет забытым сном или затертым воспоминанием. Как не исчезнет и надежда на то, что мир вернется, и мы получим свои города обратно, и вылечим, и поднимем их из руин.

Жертвы «руССкого мира»

Сегодня, вспоминая то время, я очень жалею, что тогда не плюнула ни одной из этих женщин в лицо. Одна из них лежала в местной больнице после операции — надорвавшись на каких-то «работах» во время помощи своему мужу-«ополченцу», дурочка потеряла ребенка.

Я помню, как надевала бахилы, халат, чтобы войти в отделение стационара и поговорить с ней. Она сидела в заляпанной сорочке, совсем молодая девчонка, и рассказывала о том, как фотографировала позиции украинских бойцов, куда вмешивалась, что творила. А потом попросила сигарету.

Мы вышли на улицу и долго стояли перед входом в отделение. Диктофон уже не работал, фото были сделаны. Я молчала, слушала ее, и понимала: это разрыв. Полный разрыв с прежним Донбассом. Именно в тот проклятый летний день я поняла, что жить здесь больше не смогу.

Об эвакуации и речи еще не было. Еще целым был наш дом. Еще не думалось даже о том, что Антитеррористическая операция может продлиться столько времени. Но тогда впервые в душе шевельнулась тяжелая, горячая, густая, как кровь, горькая злоба — и предчувствие. А одна из причин этого ужаса стояла прямо передо мной, мяла сигарету и говорила, говорила, говорила…

Примирение. Прощение. Единство

Наверное, теперь мало найдется людей, которые скажут: «Это ваш день, он к нам отношения не имеет. У нас мир». Но все же они есть. Люди, которых ничто не касается.

Мир настолько хрупкое понятие, что, увидев воочию вооруженный конфликт, боишься его спугнуть упоминанием всуе. Кто из нас, положа руку на сердце, может сказать с уверенностью, что он чувствует себя в безопасности? В стране, переживающей АТО, нет такого места.

Хочется обратиться к тем, кого «не касается» конфликт в Донбассе. Подумайте над тем, что ровно два года назад мы не представляли себе ни следов от разрыва мин на наших улицах, ни залпов РСЗО «Град» в ночи, когда вжимаешься в подушку от страха, ни пулеметных очередей под собственным окном в мягких сентябрьских сумерках. Не думали о том, что наши мужчины уйдут на войну… и далеко не все вернутся обратно. Тогда никто еще не произносил слово «война», да и аббревиатура «АТО» большинством произносилась с кривой, недоверчивой усмешкой.

Мир, как, например, здоровье, или даже сама жизнь, может уйти внезапно. Я думаю, что сделать Украину вновь мирной способно только единство. Как-то, стоя на автобусной остановке и беседуя с одним из местных жителей села на Львовщине, где в то время жила моя эвакуированная из зоны АТО семья, я услышала от него такую фразу: «Йой, пані, що ви, не бачите, що то в нас народ такий, аби один одного погризти». Слова, сказанные простодушным крестьянином, отдавшим Украине все, что мог, — своего сына, больно полоснули по сердцу.

В них было все, что не опишешь словами — отчаяние, страх за своего ребенка, стоящего где-то в чужом краю по пояс в холодной воде в окопе, желание вернуть мир, злость на глупость человеческую…

Очень хочется, чтобы пришедшая в Украину война научила украинцев беречь мир. Другой страны, другого народа у нас нет и не будет. Так, может, есть смысл наконец полюбить и оценить их? Ведь до сих пор наши междоусобицы играли на руку «братской стране».

Примирение. Прощение. Единство. Может быть, это те «три кита», которые поддержат новый — украинский — мир?