name
Тарас Москалюк
01.12.2015
3149

Революция личных обид

Уже почти два года я живу в состоянии постоянного стресса. Два года я не могу собраться с мыслями, чтобы понять, что же произошло. Со мной, с моим родным городом (24 года жизни… разве не родной?), с моей страной, людьми. Людьми, которые были рядом и казались знакомыми и понятными.

Начнем по порядку. То есть — с себя. Примерно с декабря 2013 года, когда началась «заруба» на Майдане в Киеве, жизнь моя перестала казаться размеренной и предсказуемой. Телевизионная картинка из Киева и интернет-заголовки настораживали, беспокоили и, не знаю, как других земляков, но меня пугали. Я казался себе обычным человеком, для которого стабильность существования была основой. Что такое моя стабильность? Здоровая мама и все члены моей семьи, собственное здоровье (а оно к 40 годам уже иногда тревожило), спокойная и здоровая жизнь моих друзей, без которых уже невозможно было бы дальше жить, наши маленькие, но незыблемые дружески-семейные традиции. В последний день 2013 года я переехал в новую квартиру, такую, о которой давно мечтал.

И, конечно, работа. На тот момент у меня их было даже две. Я передавал материалы из Донецка на УТ-1, они практически ничем не отличались от того, что передавали на Киев мои коллеги с СТБ, Интера или 5 канала. Были сюжеты и с донецкого, крайне малочисленного, но активного евромайдана, и с митингов, организованных обладминистрацией, и о заваренных наглухо коридорах админзданий на случай прихода грозных правосеков. Так что, обвинить меня в работе на «злочинну владу» вряд ли у кого-то получится. С другой работой, конечно, было сложнее. Коммунальная телекомпания облсовета, маленький продакшн, которым я руководил, как ни крути, а был рупором власти. Убогеньким, слабеньким, тщедушным, но рупором. В уставе ТРК «Регион-Донбасс» было четко записано — «освещать деятельность органов местной власти и местного самоуправления». Однако, сейчас, вспоминая те программы, вижу, что никому мои ребята ничего не лизали, и места в 20-минутной передаче хватало и для освещения работы губернаторов (сначала Близнюка, потом Шишацкого), и для сюжетов на кричащие и больные темы: старики, инвалиды, дети-сироты, ЖКХ… «Барометр журналистской честности» Леша Мацука расслабляться не позволял, поэтому (да и не только поэтому) работать надо было прозрачно сбалансированно. Одна программа до сих пор не дает мне покоя, о сланцевом газе… Она, действительно была похожа на агитку (чем, по сути, и была), но даже в ней мы постарались соблюсти баланс мнений как сторонников добычи сланцевого газа, так и противников. «К чему он все это? Оправдывается?» — скажет кто-то. Возможно, да, оправдываюсь, потому что не снимаю с себя вины в том, что произошло в Донбассе.

Я виноват. Настолько, насколько виноват каждый журналист Украины. Хоть с УТ-1, хоть с 5 канала, хоть с «Новостей Донбасса». (Черт возьми, как все сумбурно и нелогично получается. Какой бардак у меня в голове). Зимой 2014 года противодействие майдану (организованное противодействие) начало набирать обороты. Бейсбольные биты, угрозы, избиения, разлитая зеленка, толпы титушек. Я откровенно не понимал — если у памятника Шевченко собирается так мало людей, то чем они могут быть опасны? Зачем эти толпы гопоты против полутора десятков студентов? Но, признаться, устремлений сторонников майдана я не разделял. Потому что всегда был против любых революций и ее последствий. Потому что к 40 годам помнил и путч, и 91-й, и 2004-й… Спорил в Фейсбуке с друзьями (с некоторыми «расспорился» навсегда) о том, что бить женщин плохо (это история с Черновол), еще хуже использовать это в достижении цели любой ценой. Спорил, что одержимость, «упоротость», если хотите, не приведет к взаимопониманию. Спорил, что Украине не нужны ни Таможенный Союз, ни Договор об Ассоциации с ЕС, а нужен свой путь развития. Путь, который дает Украине ее удобное «транзитное» географическое положение. Но… не об этом речь. Ведь я хотел написать о том, когда началась «моя война».

Из «зоны собственной нестабильности» я вышел, как я уже сказал, в декабре 13-го. Но, честно говоря, не предполагал, что все только начинается. Я бы мог описать, что я чувствовал и что думал в то время, когда бушевал Майдан в Киеве. Мысли мои путались. Я — репортер. Я 20 лет рассказываю в телевизоре только то, что я видел своими глазами и что снял мой оператор.

1 марта 2014. Субботнее утро. В Киеве уже все произошло. Януковича уже нет. Донецк дает ответку. Тут, конечно, Донецк надо было бы взять в кавычки. В то утро на сцене под памятником Ленину было много представителей местной власти. А секретарь Донецкого горсовета С.В.Богачев обращался к толпе со словами «вы поддерживаете ВАШУ власть?», но я не знаю (а может быть, и знаю), понимал ли он, к кому обращается. Перед началом того митинга я обошел с микрофоном почти всю площадь. Люди разделились на несколько категорий. Первая, явно местная категория сразу посылала подальше брехливых украинских журналистов. Приходилось утереться и идти дальше. Вторая категория, довольно малочисленная, спокойно и рассудительно отвечала, почему она против майдана и новой власти, которая, как они говорили, незаконно залезла на престол и выгнала легитимного президента Януковича. Ну, и третья категория, она была самой многочисленной. Это люди, которые держали в руках российские флаги и заранее подготовленные плакаты с трехцветной символикой. «А шо за канал такой? Перший? (не пэрший, как в украинской транскрипции, а именно пЕрший, с протяжным русским Е). В свое время мне часто довелось бывать в Ростовской области. Там и сейчас живут мои друзья. Как говорят в Ростовской области, я прекрасно знаю. Эта речь очень похожа на нашу, донецкую. Разница только одна — там совсем не понимают украинского языка. Поэтому, мне было абсолютно ясно, откуда привезли этих людей. Не было только понятно — что они здесь делают. Но потом что-то пошло не так, а возможно именно так, как и планировалось. На сцене появился Паша Губарев…

Дальше помнят все. Потом были захваты облсовета. Торжественное «восшествие» на сессию под руку с начальником милиции «народного губернатора». Палаточные городки и баррикады под ОГА. И я снова вспоминаю гостей из соседнего государства… Утро под обладминистрацией. Полевые кухни, палатки, забитые провизией…

— А что у вас тут? Чем кормить будете?

— Ну, шо люди принесли, тем и накормим. Отут колбаска. А отут купорка.

Я сразу вспомнил, откуда я знаю это слово — купорка. Так говорят все мои ростовские друзья. И молодые и пожилые. Но моя мама, всю жизнь прожившая в Дружковке, купорку называет консервацией. Так же, как все мои донецкие знакомые. Возможно, я привел не самый веский аргумент. Но для меня он показателен. А потом удалось и паспорта «гостей» подсмотреть (но это уже без микрофона и камеры) — Ростовская область (она, родимая, я ее сразу «опознал»), Ставропольский край и Краснодарский. Так в Донецк пришел русский мир.

Сначала страшно не было. Мало ли мы бывали на митингах? Пусть даже самых «жестких». Я работал на 5 канале в Донецке в 2005 году. Мне ли толпы бояться? Страшно не было даже тогда, когда толпа крушила решетки на окнах обладминистрации, а журналисты продолжали снимать эту вакханалию с верхних заблокированных этажей. Страшно стало, когда мы с коллегами увидели «В контакте» сообщение с просьбой за любые деньги предоставить телефон и адрес нашей коллеги с одного из каналов. Для расправы. Сепаратистские группы в соцсетях мы мониторили постоянно. И поняли — работать нам уже не дадут. Идти в толпу с микрофоном, чтобы записать ее мнение (чертов баланс, будь он неладен) становится опасно. Не просто опасно. Смертельно опасно. (Об этом же пишет Ира Исаченко).

На тот момент лидером выглядел только Губарев. А после одной знаменитой сессии горсовета нам показалось, что у этого «невменяшки» есть хозяин, который собственно и вкладывает в его уста эти бредовые мысли, идеи и слова. И мы с коллегами, посовещавшись в одном тихом месте, решили — не сходить ли нам к этому товарищу и не заручиться ли гарантиями безопасности? Молодой и респектабельный «хозяин» заверял, что к «движухе» не имеет никакого отношения, но безопасность пообещал. Как и еще один, который в то время показался самым вменяемым и даже где-то интеллигентным. Мы же не знали и предположить не могли, что уже совсем скоро он возглавит батальон отморозков под названием «Восток». А нам в то время, той беспокойной весной хотелось просто одного — возможности безопасно работать и передавать информацию в редакцию. Но мы уже стали для них врагами, потому что сразу назвали их сепаратистами.

А теперь — о людях. Близких и не очень. В тот день, когда «народный губернатор» «триумфально» (как много кавычек) вошел в зал облсовета, начав фактически его штурм, большая группа журналистов оказалась заблокированной на одном из верхних этажей. Мы разыскали телефон Губарева, и одна наша коллега (девушка, надо сказать, очень мягкая и воспитанная) с металлом в голосе потребовала у него немедленно начать эвакуацию журналистов. Как ни странно, но нас начали потихоньку выпускать, а тех, кто был с камерами «вежливо» приглашать вернуться в сессионный зал, чтобы снять исторические кадры. Всего через полчаса после завершения официальной сессии, зал был заполнен … Ну, как бы так сказать, чтобы никого не обидеть? Подобное я видел только в детстве в фильмах о революции 17 года. Тут тебе и морячки, и небритые дядьки, и беззубые тетки. Все, как положено. Не то, чтобы я отказываю всем этим людям в возможности подниматься по социальной лестнице. Ни в коем случае. Пусть растут и развиваются. Но в глазах у всех была немыслимая злость. Даже ненависть. Животная такая, от которой холодок по коже.

— Ты, Тарас, смотри, всю правду говори, — обратилось ко мне нечто с гнусным перегаром. — Ты ж наш, донецкий. Брехать не будешь.

— Не буду, конечно, — ответил я незнакомому существу. — Так и скажу, «облсовет захватила толпа пьяных мужиков».

— Слушай сюда, урод, — гегемон приблизился так близко, что я почти понял, какой колбасой он сегодня закусывал. — Добоговались вы, мудаки. Теперь мы пожить хотим. А вас тварей на х… й первешаем.

— С кого начнете, революционеры?

— С тебя, га… на бандеровского и начнем. Роман Николаич, может не пускать этого?

Революционер обратился к тогдашнему начальнику милиции Роману Романову, который оказался рядом с нами. Главмент на секунду остановился, я воспользовался паузой и пошел в сессионный зал вытаскивать своего оператора. За спиной услышал слова Романова: «Стой там, где тебе старший приказал». Как я понял, они были обращены к моему собеседнику-революционеру.

Потом мы с трудом вырвались из захваченной ОГА, выпрыгивая через разбитые стекла первого этажа и пролетая сквозь толпу, оцепившую здание. Обычно их называют деклассированным элементом, люмпенами, босотой, гопниками и т. д. Я бы не стал употреблять все эти определения. Я понял, как мне кажется, главное — они обижены. Они обижены на всех: на власть, которая их всю жизнь обкрадывала, на соседа, у которого дом и машина, на жену, которая только зарплату требует и пилит постоянно за нищету и пьянство, в конце концов — на себя. А на себя, потому что власть обкрадывает, у соседа машина, а жена пилит. Черт возьми, не вина их, а беда, что родившись в Торезе или Докучаевске, не каждый может чего-то достичь. И вот подвернулся случай и возможность доказать, что он что-то решает, от него что-то зависит. И он гордо рвется в бой, сгоняя с кресел респектабельных депутатов или гадя на ковер в кабинете чиновника. Он, конечно, не понимает, что его используют, как изделие номер один. Он обижен и идет мстить обидчику. Революция личных обид.

Обидевшихся я встречал и среди тех, кого можно было считать людьми состоявшимися и успешными. Кто-то поверил русскому телевизору, кто-то банально не хотел отдавать кредит. И «богатых», и «бедных» я потом встретил на площади Ленина, где «триумфально» высадился чеченский десант. С криками о величии Алла, выстрелами, салютами… А бабушки со слезами на глазах крестили «своих мальчиков», не подозревая, какое оскорбление наносят приезжим мусульманам.

Но до этого момента Донецк еще пытался сопротивляться. Не весь Донецк, конечно. А тот, кто понимал. Понимал, что людей используют, защищая свои деньги, власть и влияние организаторы этого антиукраинского сопротивления, которые, как мне кажется, в какой-то момент просто упустили ситуацию.

Хронология событий известна всем. Мне же интересны детали. Я ждал, когда толпу возле ОГА начнут разгонять, а пушилиных, хряковых и прочих идиотов в конце концов арестуют. Я рассуждал, как обычный гражданин, который платит налоги с двух зарплат. Налоги идут на содержание спецслужб и армии. Так где же эти спецслужбы и армия? Почему они не защищают меня от обезумевших сограждан, пришлых бородаев и чеченских «братьев»? Когда над донецким аэропортом, уже захваченным, загудели украинские самолеты, я даже немного успокоился. Думал — работают. Но в людях уже вскипела злоба, искусственно взращенная и подогретая. Я еще пытался стараться вести обычную жизнь. Когда после нервного рабочего дня мы с другом решили присесть в «Крузо» на бульваре Пушкина, нам казалось, что — весна, тепло, спокойно. И вот на летнюю площадку входит нечто в камуфляже. А по периметру становятся автоматчики. Нечто заказывает себе… мохито! Я никогда не ел и не пил под дулом автомата. Громко попросив расчет, мы немедленно вышли. А когда опускались по Гурова к Набережной, я кому-то по телефону, громко возмущаясь, рассказывал о том, что я видел пять минут назад. Нас обгоняла женщина лет 60-ти. Услышав мои речи, резко повернулась и… зашипела проклятьями. «Тварь, ах ты ж тварь!!! Ты на кого, сука, рот открываешь? Расстрелять тебя, повесить на площади! Шоб ты сдох!» И вот тогда стало страшно по-настоящему, до холодка в животе. Пулю можно не бояться. А вот людей… Тех, которые еще вчера улыбались и мило здоровались.

Город. Город медленно превращался в неуютное место. Нет, цветочки, деревья, чистые улицы и фонтаны, все это было на месте. Но было неуютно. Работать я уже не мог. Лукьянченко еще пытался быть мэром. Когда входили к нему как-то на пресс-конференцию, вход преградил малолетка в камуфляже с нашивкой «Оплот». «Кто? Куда? Зачем? Сейчас старший решит — пускать вас или нет!» Черт возьми, я хожу на пресс-конференцию к мэрам Донецка 20 лет. Почему кто-то с нашивкой «Оплот» теперь решает — можно мне здесь быть или нет. А на посту сидят два мента. «Ребята, а вам не стыдно?» — спрашиваю у них. Молчат. Глаза опускают. Возможно, до сих пор там сидят…

Но однажды меня все же повеселили две донецкие старушки. В начале июля, когда в город вошел «безумный реконструктор» Гиркин со своей кодлой, в донецких магазинах появилось много разновозрастных групп мужчин. Я встречал их в «Бруснице», «Амсторе», АТБ… Парни даже не знали, как надо вести себя в супермаркетах. Один, такой бравый, но слегка растерянный, что-то покупал себе в АТБ на Набережной возле моего дома. И болтался он по магазину с автоматом на плече. У кассы он стоял один. Люди не решались занять очередь рядом с пришлым воякой. Уже на крыльце магазина он направился к банкомату, а следом выходили две старушки. Милые такие, в шляпках. Постоянно перешептывались. Следом за ними выходил и я. Боец сосредоточенно «общался» с банкоматом, карточка уже была внутри. «Что, сынок, гробовые снимаешь?». Я похолодел и почти отпрыгнул под крону невысоких, но пушистых деревьев. И, притаившись, решил досмотреть. Я был почти уверен — будет нечто страшное. «Воин» повернулся к старушкам и принялся объяснять, что он пришел защитить их от Правого сектора, бандеровцев, фашистов и т. д. «Ехал бы ты домой, сынок. Мы уж тут сами как-нибудь разберемся». Беседа продолжалась. Каждый находил свои аргументы. И в этот момент деньги, которые уже появились в отверстии банкомата, медленно вернулись обратно. «Суки, старые твари, что мне делать теперь, постреляю щас на хрен… уууу, сукииии!!!» Женщины рванули от магазина, как юные нимфетки. Со смехом. Боец замахнулся автоматом на банкомат, но разбивать его не стал.

Даты уже перепутались. Подробности стираются. Забываются лица бывших коллег и бывших знакомых. Друзья, слава Богу, со мной, кто-то далеко, но со мной. И семья со мной. Моя старенькая, но «боевая» мама ТАК высказала свое отношение к «референдуму» 11 мая, что соседи боялись к ее квартире в Дружковке подходить. Могла и костылем запустить. 13 июля 2014 года я сел в поезд, который тогда еще ходил по маршруту Донецк-Киев, и уехал из любимого города навсегда.

Я постоянно следил за тем, что происходит в Донецке. Как содрогается город от обстрелов, как стонет от абсурда, в который он погрузился. Я начал другую жизнь. Жизнь без тебя, Донецк. Но 31 декабря 2014 года я был в Песках и смотрел на твои окраины и руины аэропорта. Я плакал, потому что не могу быть сейчас в своей квартире на Набережной вместе с моими близкими друзьями за новогодним столом. Но в тот день я плакал в последний раз. Надеюсь, в последний раз. Раз уж ты обиделся, то позволю себе обидеться и я. Получается, что я тоже — участник этой революции личных обид. Буду стараться забыть тебя. Хотя, вряд ли смогу забыть, как обезумевшая толпа убивала на площади Ленина моих земляков, как твои новые хозяева бросали в подвал и приставляли автоматы к вискам моих друзей. И я, конечно, буду помнить, как твои «ополченцы» стреляли по мне из миномета под Дебальцево. Прощай, любимый город. Твой бывший житель Тарас Москалюк.

Прочитать воспоминания Тараса Москалюка и других дончан в книге «Донбасс — Арена войны» можно здесь. Сборник доступен для скачивания на Donpress.com.