Стигматизация переселенцев: кто виноват и что делать?

Кто такие переселенцы? Как видят члены громад переселенцев со стороны? Кто ВПЛ для местных жителей? В каком свете вынужденно перемещенных лиц видят чиновники и журналисты? Благодаря каким «особым приметам» переселенца видно в любой толпе?

Эти вопросы задает себе каждый человек, вынужденно покинувший свой дом. И именно поэтому на них важно ответить. Это должны знать и те, кто уехал, и те, кто настороженно относится к «чужим» на своих улицах. Просто чтобы лучше понимать и друг друга, и самих себя.

С 11 по 13 декабря в Краматорске журналисты и блогеры участвовали в тренинге под названием «В гостях у сказки-3: информация из соцсетей под микроскопом, или почему факт-чекинг стал признаком профессиональной состоятельности». Мероприятие организовано Донецкой общественной организацией «Альянс» при поддержке Генерального консульства Федеративной Республики Германия в г. Донецк (в настоящее время базируется в г. Днепропетровск). В ходе тренинга представители СМИ изучали инструменты, при помощи которых стигматизируются переселенцы, и осваивали методы борьбы с ней.

Работая в четырех группах, журналисты и блогеры пытались ответить на все стереотипные вопросы о переселенцах. Полюбившееся многим на прошлых мероприятиях упражнение с составлением карт мышления и здесь пришлось весьма кстати — именно с их помощью были представлены наглядные примеры стигматизации переселенцев.

Переселенец: как отличить?

Итак, как узнать переселенца в толпе? Есть масса «особых примет», и все они довольно печальны.

Настороженность. Первое, что бросается в глаза при визуальном восприятии: улыбка, не трогающая глаз, зажатость, будто человек ждет, что его сейчас, в лучшем случае, попросят уйти. Он привык сжиматься от грохота взрывов, и, находясь в состоянии посттравматического расстройства, нередко ждет подвоха со стороны. ВПЛ, в основном, живут в состоянии перманентного стресса.

Одежда. Не новая, часто — из секонд-хенда, с характерными «чужестранными» лейблами, грубыми швами, с чужого плеча. У детей — «на вырост». Нередко со специфическим запахом, свойственным вещам из «гуманитарки».

Языковой барьер. Эта проблема особенно обостряется при «радикальных» перемещениях — переезде жителей с Востока на Запад Украины. Незнание терминов на государственном языке, не говоря уж о сложности понимания местного диалекта/наречия, порой становится первой преградой между переселенцами и местными жителями. Характерные для Восточных регионов речевые обороты также выдают ВПЛ — в Донбассе и на Луганщине, как и в любом другом регионе страны, существует свой «суржик».

Различия в культуре и менталитете. Украина, как это показали события последних лет, напоминает огромный город, где в каждом районе свои правила, обычаи и местные законы. В контексте традиций и обычаев: от способов приготовления пищи и вышивания свадебных рушников до выбора художественного фильма или книги — области отличаются одна от другой, словно маленькие страны. К сожалению, даже на этой почве возникает недопонимание между переселенцами и местными жителями.

Постоянный поиск. Иногда членам местных громад, в которые пытаются интегрировать ВПЛ, кажется, что переселенцы вечно суетятся и «дергаются». Но, если подумать немного и поставить себя на место людей, потерявших все, кроме жизни, то становятся понятно, откуда эта нервность, мнительность и отсутствие возможности найти покой. Работа. Деньги. Жилье. Необходимые в быту вещи и утварь. Средства производства. Достаточное количество одежды. Список логично можно продолжать — во всем этом переселенцы испытывают острую нехватку.

Обостренные чувства. Чувство справедливости, и, как следствие, обида и недоверие, агрессия. В поиске переселенцем справедливости многие усматривают принцип «отдайте мне все сразу и бесплатно», а подобное отношение не может не обижать. Есть также чувство зависти — оно тоже вполне объяснимо, если учесть (например), что ребенок переселенца, возвращаясь из школы в место компактного поселения, плачет, уткнувшись маме в колени, потому что в классе у всех красивые наборы карандашей, красок и альбомов, а у него — только ручка и листочек. Еще есть чувство неприятия чужого — лишившись своего, далеко не сразу человек воспринимает мысль, что оно утрачено безвозвратно, и какое-то время живет надеждой. «Мне все должны» — не все и не должны, но человеку свойственно взывать о помощи к себе подобным, а когда таких людей слишком много, сострадание притупляется, и этот вопль о помощи превращается в раздражающий многоголосый гул. «Вышиватнический» патриотизм и самостигматизация. Это довольно сложные явления, которые очень просто объясняются: приехав из оккупированного в свободный регион, где никто не причинит тебе зла, увидев с флагом Украины, переселенец испытывает головокружительную радость, нередко подменяя истинные ценности довольно дешевым аналогом — ура-патриотизмом. Не последнюю роль здесь играет желание стать «своим», не выделяться из толпы, доказать свою патриотичность, быть принятым в новой громаде.

Местные жители vs переселенцы: противостояние или равновесие?

Группа, работавшая над картой, демонстрирующей восприятие переселенцев местными жителями, на первый взгляд, была предельно лаконична, однако затронула, пожалуй, самые болезненные вопросы.

Позитив. Часто местные жители стараются помочь своим согражданам, попавшим в беду, всем, чем только можно. Есть люди, не обладающие достаточными для оказания помощи материальными ресурсами, однако готовые поделиться тем немногим, что у них есть — разделить трапезу, подарить мелкий, но необходимый в быту предмет, просто посидеть рядом и утешить. Эти люди готовы поставить себя на место ВПЛ, лишившихся крыши над головой, и земли малой родины — под ногами. Также часто местные громады понимают, что переселенцы полезны принявшим их регионам в качестве налогоплательщиков, благодаря им реализуются проекты и нередко выигрываются гранты. Да и в контексте обмена опытом, полезными знаниями и наработками ВПЛ также достаточно многое могут дать обществу.

Равнодушие. «Не встречался с переселенцами, не знаю их и не интересуюсь, откуда они, почему уехали из дома, и как им живется теперь. Это не моя проблема. У нас войны нет». Такая позиция также нередка.

Негатив. О различиях в культуре, менталитете и языковом барьере уже было сказано выше — все это воспринимается, чаще всего, в негативном ключе. Кроме того, местные жители могут бояться того, что переселенцы, приехавшие из региона, в котором вспыхнул гибридный конфликт, приведут войну и в их дома, — часто это убеждение имеет под собой не столько социальную, сколько политическую подоплеку, и с ним неимоверно трудно бороться. По этой же причине донецкая и луганская регистрация может оказаться серьезной помехой в общении и существенным барьером между переселенцем и местным жителем. Надо полагать, из этой же благодатной почвы произрастают и мифы о том, что человек из указанных регионов непременно обманет квартирную хозяйку с оплатой коммунальных услуг, украдет вещи, станет злоупотреблять алкогольными напитками или засорит арендованное жилье, а в последнем злодеянии ему непременно помогут дети и домашние животные, если таковые имеются. Также существует еще один стереотип, связанный с тем, что все ВПЛ, как один, будут голосовать за «пятую колонну». Кроме того, местные жители часто опасаются, что переселенцы составят им конкуренцию в профессиональном плане, да и определенных льгот из-за ВПЛ члены громад тоже якобы могут лишиться.

Чиновники: ВПЛ обуза или ресурс?

Чиновники. Представитель органов местного самоуправления, социальный работник, сотрудник миграционной службы, — каждый из них имеет свою долю власти над судьбой внутренне перемещенного лица. Множество примеров того, каким образом порой между ВПЛ и чиновниками возникают конфликты, говорят о том, что в пользу переселенца они редко разрешаются. Поэтому «люди в кабинетах», которыми пытались представить себя члены очередной журналистской группы на тренинге, — возможно, самые важные люди в судьбе любого переселенца.

Дополнительная нагрузка. Чаще всего переселенцев чиновники воспринимают как обузу. Это и очередная, причем, непредвиденная ниша, которая требует закладки бюджетных денег, и стрессовые, даже конфликтные ситуации в стенах, где собирается и так достаточно большое число не всегда довольных и спокойных местных жителей. И (чего уж греха таить) отсутствие такой привычной и милой чиновничьему сердцу «благодарности» — контекст каждый поймет по-своему (и каждый в итоге окажется прав). Думается, первопричина неоднозначного отношения чиновников к переселенцам кроется в том, что госслужащие поначалу пребывали в растерянности, граничащей с прострацией, когда сотни тысяч ВПЛ превратились в груды бумаг на рабочих столах в их кабинетах. Но стоит учитывать и то, что с момента начала Антитеррористической операции прошло достаточно времени, чтобы освоиться и смириться: в стране идет война. И несколько сотен тысяч папок — это равное количество человеческих судеб. Да и возвращаться из кабинета чиновнику придется не в место компактного поселения. А в свой дом, из которого вряд ли его прогонят этим вечером. Или следующим.

Напряженность. Напряженность социальная — это конфликтные и стрессовые ситуации, неизбежно возникающие при резком, вынужденном слиянии представителей разных громад. Напряженность политическая, наверное, как заметил один из журналистов, работающих в данной группе, — определяющий фактор в проблемах ВПЛ. Вспомним, с чего, вначале в Крыму, а затем на Востоке Украины, началась частичная (и, хочется верить, временная) оккупация нашей Родины? С раздоров, разжигаемых на политической почве. А в настоящее время переселенцы, так уж вышло, не входят в электоральное поле «слуг народа», посему и внимание, и отношение от этой когорты получают соответствующие.

Конкуренты. Об этом было не единожды сказано выше — переселенцы якобы создают непреодолимую конкуренцию, претендуя на рабочие места, также они пользуются социальными услугами, которых якобы может не хватить на всех нуждающихся, и, наконец, якобы становятся препятствием на пути получения жилья местными жителями.

ВПЛ — люди с деньгами. В данный тезис журналисты вложили следующий контекст. Переселенцы — действительно хороший ресурс для местных громад, и кому, как не чиновникам, следует поддержать ВПЛ и помочь им заработать деньги, часть которых попадет в местный бюджет. Например, многие переселенцы за короткое время смогли открыть собственное дело и добиться определенных успехов в бизнесе, платят налоги, участвуют в волонтерских проектах, и уже оказывают поддержку нуждающимся (кстати, не разделяя их на «своих» и «чужих»). Также ВПЛ выигрывают гранты, о чем также упоминалось выше, и, опять-таки, приносят немалую пользу местной громаде.

Журналисты: ВПЛ не существует. А если они и есть, то у них все ОК

Пожалуй, самой интересной и показательной для нашего общества получилась презентация карты мышления от группы журналистов, которые попытались рассказать, как наши собраться по перу освещают тему ВПЛ, — конечно, если вообще берутся ее освещать.

Редактор дал задание «не по моей теме». В первом варианте развития событий абстрактного журналиста не интересует тема переселенцев, их проблемы и жизнь как социальной группы вообще. Поэтому наш предполагаемый коллега написал текст, основываясь не на собранном из достоверных источников материале (как полагалось бы), а лишь на собственной фантазии на предмет того, кто же такие переселенцы, а также на слухах, которые о них ходят вот уже полтора года. В итоге журналист сдал «придумку» редактору, получил пять условных комментариев и свой гонорар, после чего преспокойно стал заниматься темами, которые его интересуют гораздо больше, чем судьба двух миллионов сограждан.

Публикация «без резонанса». Редактор снова дает задание, но только уже другому журналисту. Этот представитель СМИ оказался более организованным и написал огромный текст. Тысяч на тридцать так знаков. В итоге редактор «обрезал» две трети материала, убрав, надо полагать, «неудобные» моменты и «скользкие» высказывания. В итоге получилась совершенно неинтересная публикация, которая, естественно, никакого резонанса вызвать не способна.

Не получил контактов и «позаимствовал» материал. Очередной предполагаемый журналист снова получает задание, однако для его выполнения просит редактора предоставить план статьи, а также контакты и источники для ее написания. Не получив контактов (ибо описанное — 90% работы, и, проделав ее, редактор преспокойно справится с материалом сам), журналист делает выборку из чужих публикаций о переселенцах. Насколько лояльной по отношению к ВПЛ получится итоговая публикация, зависит от того, какую подборку использовал ленивый автор. То есть — от счастливого случая.

С оттенком личного отношения. Журналист, получив задание написать о переселенцах, пишет, самостоятельно собирая материал, и, на первый взгляд, добросовестно прибегая к источникам, однако, к несчастью, не слишком перебирая в их качестве. В результате, наткнувшись в своих поисках злободневной темы на первый же конфликт, связанный с ВПЛ, журналист немедленно облекает собственные мысли в слова, которые впоследствии идут в печать: переселенцы — сплошь алкоголики и тунеядцы, они хотят «всего и сразу», работать при этом не желают, и только знают, что требовать да вымогать.

***
Приведенные к каждому из блоков материала созданные нами карты мышления могут послужить в качестве наглядных пособий. Как выяснилось, инструментов, при помощи которых стигматизируются переселенцы, великое множество. Мы постарались собрать максимально полную картину из пазлов, которые «подкидывает» и профессиональная деятельность, и наша собственная жизнь.

***

За обработку интеллект-карт благодарю правозащитника, переселенца из Луганска, общественного активиста, участника тренинга — Сергея Стулова.