Статьи

Новая игрушка – диковина. Поход в детское кафе – фантастика. «Макдональдс» - смутная сказка из прошлого. Для нас эти предложения звучат очень странно, потому что все это – наша привычная жизнь, которой мы даже не замечаем. Для них в этих словах нет никакого парадокса.

Они – семьи, которые остались жить в Донецке. Сегодня их главная задача – сохранить для своих детей мир, к которому они привыкли. Задача не из легких. Даже если оставить в стороне ужасы войны, все еще не отпускающей Донбасс, жить по-прежнему там попросту невозможно.

Школа стресса

Митинг за единую Украину 13 марта 2014 года, когда в Донецке пролилась первая кровь патриота, многие считают точкой отсчета для войны. Однако если вспомнить то, что предшествовало этому дню и последовало за ним, можно заметить, что избиение и убийство патриотов на главной площади Донецка – это лишь часть катастрофы.

Они шли по предсумеречному Донецку апреля 2014-го. Девочка лет 8 и ее мама. Набережная Кальмиуса, вечер. Они не привлекали внимания, пока девочка не спросила: «А почему нельзя говорить “Слава Украине”?». Мама начала оглядываться по сторонам, одергивать дочку, но когда увидела, что рядом нет никого подозрительного, вполголоса ответила: «Почему нельзя? Если любишь Украину, можно». И девочка еще тише сказала: «Я люблю». Они остались в Донецке, на который вот-вот должны были лечь сумерки. Вслед за ними в город пришла ночь, которая, кажется, не закончилась до сих пор.

7 марта 2014 года новый губернатор Донецкой области Сергей Тарута пообещал Донецку спокойные выходные. По случаю 8 марта они были затяжными, и дончане, уже соприкоснувшиеся с кошмаром русского мира, который постучал в их дома 5 марта, Таруте поверили. Всем хотелось тишины и отдыха от российских туристов. Однако отдыха не получилось. Город все равно жил на грани потрясений.

6 марта 2014 года Донецк зализывал раны после митинга, прошедшего накануне. Патриоты, которые по разным причинам не смогли на него попасть, ужасались последствиям. Фотографии, на которых были изображены десятки окровавленных молодых людей, избиваемых дубинками и арматурой при молчаливом бездействии милиции, никого не оставляли равнодушными.

Несмотря на то, что «годовщиной» «русской весны» в Донбассе считается 1 марта 2014 года (именно в этот день начались печальные события, которые и вылились затем в противостояние), переломным моментом стоит все же считать 5 марта. В этот день в Донецке прошел масштабный митинг за Украину, который закончился кровавой дракой. Именно 5 марта стало понятно: мирно этот конфликт закончиться уже не может. DonPress повторно публикует прошлогоднюю статью-воспоминание об этом дне.

Дороги закрыты, возможности отрезаны, перспективы туманны. Примерно так оценивают реальность жители Донецка – те, кто так и не уехал от войны, и кто уже понимает: сделать это сегодня практически невозможно. Ехать некуда и незачем. Люди, не отвернувшиеся от Украины и оставшиеся ей верны, видят слишком мало шансов выжить на ее территориях.

Что нужно потенциальным переселенцам, убегающим от смерти? Ответы на поверхности, но практически никто не торопится их искать.

Не-переселенцы

Все нормальные люди из Донецка давно выехали, остались только сторонники «молодых республик» и полные идиоты.

Кому в зоне АТО живется хуже всех? 

Если бы такой антирейтинг существовал, диабетики могли бы претендовать в нем на одно из первых мест. Перед больными сахарным диабетом, оставшимися на оккупированных территориях, стоит серьезная угроза погибнуть не столько от боевых действий, сколько от нехватки заветного инсулина. Чиновники хором утверждают: препарат в Донецкой области имеется в достаточных количествах, и они, в целом, не обманывают. Лекарство есть. У тех, кто находится в зоне АТО, нет возможности его получить.

Как достать инсулин?

Их никто не спросил.

Хотят ли они уехать? Где им хочется жить? Хочется ли покидать родной дом? Нет, конечно же, решение об отъезде из Донецка было принято исключительно ради них – чтобы подарить им хоть какой-то шанс на нормальную жизнь. Но они так и остались заложниками войны, причем некоторые из них даже не знают, что это именно война.

Они – дети-переселенцы.